Личность Высокопреосвященнейшего Евдокима, архиепископа Нижегородского и Арзамасского, осталась в истории нижегородского архиерейства как одна из наиболее противоречивых и неоднозначных. Его служение на Нижегородской кафедре началось при новой власти в стране — власти Советов, а завершилось обновленческим расколом в Русской Церкви.
После вынужденного ухода на покой архиепископа Иоакима (Левитского) летом 1918 года в Нижнем Новгороде были проведены, по благословению Святейшего Патриарха Тихона, выборы правящего епископа. В Постановлении Св. Патриарха и Св. Синода от 10/23 апреля 1918 года говорилось: «…рекомендовать для избрания в качестве кандидатов… на Нижегородскую архиерейскую кафедру Архиепископа Тверского Серафима (Чичагова) и Архиепископа бывшего Черниговского Василия (Богоявленского)» — архиепископов, пребывавших тогда на покое.
Указом Св. Патриарха председателем епархиального предвыборного собрания духовенства и мирян был назначен епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский). На этом собрании, проходившем в течение двух дней, 20-21 июня, в здании Свято-Георгиевского братства присутствовало более трехсот членов епархиального Собора и почетные гости: Сергий (Страгородский), митрополит Владимирский и Шуйский; Митрофан (Загорский), епископ Муромский, викарий Владимирской епархии; Симон (Шлеев), единоверческий епископ Охтинский, викарий Петроградской епархии; Евгений (Мерцалов), викарий Юрьевский, и Лаврентий (Князев), епископ Балахнинский.
Представителями благочиннических округов в адрес так называемой Предсъездовской и исполнительной комиссии было выдвинуто порядка 29 претендентов, и все утверждены высшей церковной властью (постановлением от 8/21 июня 1918 года). Среди претендентов были и выдающиеся известные архиереи, служившие на других кафедрах, и даже уже ранее возглавлявшие Нижегородскую епархию. Предлагались также кандидатуры простых священнослужителей из местных, среди вдовствующих протоиереев, пользующихся заслуженным авторитетом и уважением нижегородцев. (Некоторые из них в 1920-е годы возглавили вновь открытые викарные кафедры в Нижегородской епархии, и многие впоследствии пострадали за веру Христову, приняв мученическую кончину в период сталинских репрессий).
Далее приведем выдержку из «Деяния Нижегородского Епархиального Собора»:
«Во имя Отца и Сына и Св. Духа 1918 года 24 июня в Богоспасаемом граде Нижнем Новгороде, в Кафедральном соборе во имя Преображения Господня открылся после литургии и молебного пения Епархиальный Собор… в составе всего с упомянутыми иерархами духовных и мирян 324 лица, производили закрытой баллотировкой, через подачу записок, выборы кандидата на кафедру Епископа Нижегородского и Арзамасского… из 324 поданных голосов по первой баллотировке получили избирательных голосов: Митрополит Кирилл — 216, епископ Лаврентий — 103, епископ Макарий — 1, епископ Евгений — 1, Архиепископ Варнава — 1, епископ Геннадий — 2… Избранным постановили считать, как получившего 2/3 всех голосов, Митрополита Тифлисского Кирилла».
Митрополит Кирилл (Казанский), чье имя даже не было указано в предварительных списках, оказался наиболее желаемой кандидатурой на Нижегородской кафедре. Когда сообщили об этом решении Святейшему Патриарху, тот направил в адрес избранного архиерея телеграмму, в Астрахань, где Владыка в этот момент отдыхал: «Сообщите Митрополиту Кириллу, что он избран на Нижегородскую кафедру, но благо Церкви требует ныне пребывания его на Кавказе. Ожидаю его ответа. Патриарх Тихон».
2/15 августа 1918 года Святейший Патриарх прочел ответную телеграмму: «Получил сейчас телеграмму… о моем избрании на Нижегородскую кафедру. Буду рад, если решение церковной власти признает сей глас народа гласом Божиим, о моем недостоинстве. Пока этого нет, исполняю свой долг и отправляюсь в Тифлис сейчас. Ожидаю. Астрахань. Митрополит Кирилл».
Согласно результатам выборов, вторым кандидатом на Нижегородскую кафедру стал викарий Балахнинский епископ Лаврентий (Князев). Тем не менее 8/21 октября 1918 года Св. Патриархом и Св. Синодом было принято следующее решение: «…не признавая возможным оставить православное население Закавказской паствы без архипастырского руководительства и попечения. Постановлено: Не перемещать на Нижегородскую архиерейскую кафедру митрополита Тифлисского и Бакинского Кирилла; поручить временное управление епархией Преосвященному Архиепископу Алеутскому Евдокиму, с освобождением от временного управления сей епархией Преосвященного Балахнинского Лаврентия».
Преосвященный Лаврентий в это время уже находился в заключении, арестованный еще в августе месяце. Ему, вскоре принявшему мученическую кончину, выпало фактически управлять епархией в период первых страшных ударов, которые большевики обрушили на Церковь и духовенство. 6 ноября (н. ст.) 1918 года Владыка Лаврентий был казнен большевиками — в городском Почаинском овраге, куда неугодных новой власти выводили из казематов ЧК и где практически ежедневно производились расстрелы.
Таким образом, окончательное решение об утверждении правящего архиерея осталось за высшей церковной властью. И оно последовало спустя почти три месяца после выборов. 18 ноября (н. ст.) 1918 года Св. Патриархом и Св. Синодом Православной Русской Церкви было принято постановление «о замещении кафедры Нижегородского Епархиального Архиерея», где указано:
«Архиепископа Алеутского и Северо-Американского Евдокима назначить на Нижегородскую Архиерейскую кафедру, о чем и уведомить Преосвященного Архиепископа Евдокима и Нижегородский Епархиальный Совет указами».
Так, на Нижегородской земле прошли первые и последние «демократические» выборы на должность правящего архиерея. В дальнейшем принятое на Всероссийском Соборе 1917-1918 гг. постановление о выборах архиереев было отменено, и они по-прежнему назначались Святейшим Патриархом и Синодом. Примечателен тот факт, что при подготовке вышеописанных нижегородских выборов в мае 1918 года епископ Лаврентий (Князев) запрашивал высшую церковную власть относительно того, могут ли в выборах участвовать представительницы от женских монастырей епархии, на что получил утвердительный положительный ответ…
Прибывший в Нижний Новгород в ноябре 1918 года вновь назначенный архиепископ Евдоким был родом из соседней Владимирской епархии. Родился он 1 апреля 1869 года (по другим данным, в 1871 году) в семье псаломщика, в миру именовался Василием Ивановичем Мещерским.
В 1894 году он завершил свое обучение в Московской духовной академии со степенью кандидата богословия и с правом получения степени магистра без новых устных испытаний. 21 июля того же года архимандритом Антонием (Храповицким), ректором столичной Духовной академии, Василий Мещерский был пострижен в монашество, с наречением имени Евдоким. И уже 31 июля состоялось его рукоположение в иеродиакона, а 1 августа — в иеромонаха. Указом Св. Синода иеромонах Евдоким был определен на должность преподавателя истории и обличительного богословия в Новгородскую духовную семинарию. 26 декабря 1894 года он официально вступил в эту должность.
Через два года последовало его награждение набедренником. На основании Указа Его Императорского Величества, от 26 февраля 1896 года, он был пожалован медалью в память императора Александра III. 8 мая 1896 года молодой богослов Евдоким (Мещерский) был награжден наперсным крестом от Святейшего Синода — «за отлично-усердную службу». 2 октября того же года назначен на должность инспектора Новгородской духовной семинарии.
За понесенные им многочисленные труды во время первой всероссийской переписи населения иеромонах Евдоким 26 апреля 1897 года получил памятную медаль. При этом он продолжал заниматься научной работой, результатом которой стала представленная им к защите в 1898 году магистерская диссертация на тему «Святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов. Его жизнь и благовестнические труды. Опыт библейско-исторического исследования». Советом Московской духовной академии 16 июля 1898 года Евдоким (Мещерский) был утвержден в степени магистра богословия.
В этом же году, 23 декабря, иеромонах Евдоким назначен инспектором Московской духовной академии с возложением на него обязанностей доцента: он читает лекции на кафедре гомилетики и истории проповедничества. 1 января 1899 состоялось его возведение в сан архимандрита.
6 мая 1901 года молодому архимандриту был пожалован орден св. Анны 2-й степени. Через год Совет Академии и Св. Синод утвердили его штатным экстраординарным профессором Московской духовной академии. 9 декабря 1903 года он становится ректором этой же академии, с освобождением от должности профессора и от преподавания.
11 декабря 1903 года Св. Синод утвердил свой доклад Государю Императору о возведении Евдокима (Мещерского) в сан епископа Волоколамского, третьего викария Московской епархии. Хиротония состоялась 4 января 1904 года в большом Успенском соборе в Кремле. Рукоположение совершали митрополит Московский и Коломенский Владимир, архиепископ Ярославский Сергий, состоящие на покое епископы Григорий, Иоанн и Антоний, а также епископы — Иркутский Никанор, Можайский Парфений, Дмитровский Трифон, Ямбургский Сергий (Страгородский).
Таким образом, к тридцати четырем годам Евдоким сделал весьма блестящую карьеру по духовному ведомству. Его речь при наречении, с одной стороны, очень характерна для нового епископа, а с другой, характеризует его как человека честолюбивого, импульсивного, но и бесспорно талантливого:
«…Господи, я хотел бороться с Тобою, как боролся Иаков… Я хотел бежать от Твоего лица, как бежали многие. Ты видел и знаешь это. Мне хотелось еще многие годы не возлагать на себя бремени святительства. Но не мог я противиться Тебе. Да будет же воля Твоя! Я давно и бесповоротно отдал всего себя Тебе и дал обет быть верным Тебе даже «до крове». Пусть «живу к тому не аз, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20). Исповедую перед всей вселенной, что я горячо любил Тебя всегда, и от дней моей юности посильно исповедовал всюду Имя Твое Святое. И пастырство, которое я сейчас приемлю, есть самое наглядное и убедительное доказательство моей любви к Тебе.
Верю, что Ты со мною, Господи. Не археологическими доказательствами, не филологическими изысканиями, не философскими доводами только убедился я в Твоей всеблагой и всемогущей Деснице. Нет, я зрел Тебя не раз в течение своей жизни. Я даже как бы осязал Тебя. Ты не раз стучался в двери моего сердца. Я знаю, что Ты ближе к человеку, чем окружающий его воздух, ближе его одежды, ближе даже его собственного тела.
Бросая беглый взгляд на прожитую жизнь, теперь только особенно ясно вижу я, как Ты не раз касался таинственных струн моего сердца, как Ты влек меня с раннего детства на путь служения Тебе. Много раз я уклонялся от Тебя, но Ты неожиданно возвращал меня на путь, с которого, думал я, ушел навсегда. Среди каких бедствий провел Ты меня целым, из какой бездны Ты вывел меня невредимым! Много раз над моей головой собирались такие черные тучи, что не было просвета ниоткуда. Иногда казалось, что уже все погибло. И вот в тот самый момент, когда мне казалось, что более уже не от кого ждать помощи, Ты приходил ко мне и выводил меня снова на свой необъятный Божий простор, наполняя сердце мое радостью, давал мне силы и бодрость нести свою тяжелую ношу в крутую гору жизни. Но довольно об этом. Не буду приподнимать завесу своей внутренней жизни. Об этом узнают люди впоследствии…»
Заключительные же слова его речи делают определенного рода честь прозорливости епископа Евдокима: «С Тобою, Господи, не страшны мне и грядущие судьбы Церкви, что бы ни ожидало ее на пути исторического существования, а ее многое ожидает…» Действительно, спустя несколько лет Россию захлестнет волна насилия и революционных потрясений. Революция возбудит в обществе невиданное дотоле ожесточение, а в Церкви произойдет раскол, одним из зачинателей которого станет он сам, будущий архиепископ Нижегородский Евдоким…
13 декабря 1905 года последовал Указ Св. Синода о назначении епископа Евдокима вторым викарием Московской епархии. И в этом же году Преосвященный Евдоким посетил Святую Гору Афон.
1 февраля 1906 года он был избран в Почетные члены Русского археологического института. 21 декабря того же года ему дано разрешение на издание ежемесячного журнала «Христианин», по представленной в Синод им же составленной программе.
16 августа 1908 года Евдоким (Мещерский) получил право ношения пожалованного Его Величеством королем Сербским ордена св. Саввы 1-й степени.
1 августа 1909 года повелено ему быть епископом Каширским, викарием Тульским. Вслед за этим перемещением 4 августа состоялось назначение его настоятелем Тульского Богородичного мужского монастыря и увольнение с должности ректора Московской духовной академии. Служение его в Тульской епархии продлилось до Первой мировой войны. 29 июля 1914 года он был возведен в сан архиепископа и назначен за границу, где возглавил Алеутскую и Северо-Американскую кафедру.
Все вышеперечисленное, однако, является только внешней канвой, сухими официальными фактами весьма благополучной, на первый взгляд, биографии Преосвященного Евдокима. Имеет смысл привести здесь, наравне с этим, более субъективные, индивидуальные свидетельства, раскрывающие черты личности Евдокима. Биограф епископа Варнавы (Беляева) — ставшего нижегородским викарным епископом в 1920 году — в своем обширном труде публикует дневниковые записи 1914 года архиепископа Новгородского Арсения (Стадницкого), под началом которого одно время служил Евдоким (См.: Проценко П. Г. Биография епископа Варнавы (Беляева). Н. Новгород, 1999. — Прим. Ред.). Владыка Арсений видел главную причину успешной карьеры Евдокима в покровительстве обер-прокурора Синода В. К. Саблера и влиятельного члена Синода архиепископа Антония (Храповицкого). В своем дневнике Владыка пишет: «Евдокима я знаю давно… Человек, несомненно, способный; но, по природе своей, лживый и неустойчивый в своих воззрениях. На первых порах он может подкупить своей обходительностью, но при более близком знакомстве лживость его натуры скоро обнаруживается… Время ректорства его в академии было… одним недоразумением и окончилось скандалом, так как он был удален из академии после ревизии… Настаивал на скорейшем его уходе и митрополит Владимир, который не мог выносить его за лживость… Едва-едва дали ему Тульское викариатство. Здесь он тоже стал чудить, так что Преосвященный Тульский Парфений неоднократно просил Синод взять от него викария, который «невозможно» себя ведет»…
П. Г. Проценко в своей книге сообщает также, что Евдоким (Мещерский) и за границей прославился скандальным поведением, по свидетельству его современников; он и там растратил церковное имущество. В 1917 году архиепископ Евдоким был вызван на Всероссийский Поместный Собор, участвовал в его заседаниях и был кулуарно (и вполне опрометчиво) прощен: по-видимому, как замечает биограф, в столь тяжкое время решено было использовать его большой административный опыт. Увы, впоследствии это дорого обошлось Нижегородской епархии: с прибытием туда архиепископа Евдокима открывалась одна из трагичнейших глав ее истории.
В начале страшного для Церкви и ее служителей 1918 года архиепископ Евдоким, еще не разобравшись, на чьей стороне сила, выступил в Костроме с проповедями против творимого безбожниками насилия. Но после кратковременного ареста он круто изменил ориентацию и тут, в самый тяжелый и ответственный момент, Патриархом Тихоном поставлен был возглавлять важнейшую кафедру в центре России — Нижегородскую.
Приехав в ноябре 1918 года в Нижний Новгород, Преосвященный Евдоким поселился на подворье Серафимо-Дивеевского монастыря, которое размещалось в центре города, на Ковалихинской улице. И сразу же поспешил заявить о своей лояльности к Советской власти. 24 ноября, всего через четыре дня после приезда, он направил письмо председателю Губисполкома товарищу Орловскому, содержащее горячую просьбу о сотрудничестве. Он докладывал, что уже успел провести работу со священниками, призванными в Красную армию, и «успокоить» их.
Здесь вновь необходимо напомнить, что буквально накануне приезда архиепископа городские чекисты произвели массовые аресты и расстрелы среди нижегородского духовенства, мученически погиб епископ Лаврентий (Князев), временно возглавлявший Нижегородскую епархию. Большевики, лишив своим собственным декретом Церковь юридического статуса, приступили к грабежу ее имущества… На этом драматическом фоне архиепископ Евдоким так официально отрекомендовал себя председателю Нижегородского крайисполкома: «Я служил в стране, где Церковь давно отделена от государства и потому мне ясно и понятно то, что непонятно в России многим и что многих смущает и волнует». Далее он просил «указать, какие нарушения… законодательства замечены Вами со стороны подведомственных мне ныне духовных учреждений и различных лиц», и «очень просил бы также… не принимать никаких решительных мер ни против наших учреждений, ни против отдельных лиц из духовенства, пока Вы не получите от меня… объяснения. В Америке мы привыкли не заниматься никакой политикой. Дело Церкви — вера, а не политика: вера одно, политик много». (Фактически впервые после большевистского переворота архипастырем было четко заявлено, что Церковь должна служить атеистической власти и оправдывать все ее действия).
Надо сказать, что такая позиция имела определенного рода успех. Со свойственной ему «американской деловитостью» архиепископу Евдокиму удалось наладить мирные отношения с новой властью и оградить интересы подчиненного ему духовенства лишь вопросами церковного управления.
30 декабря 1919 года было получено официальное разрешение нижегородских властей на проведение Чрезвычайного съезда духовенства и мирян, который и состоялся спустя месяц — 30 января 1920 года. На этом съезде под председательством правящего архиерея было принято «единогласное постановление» о том, чтобы благодарить гражданскую власть «за ее участливое и отечески заботливое отношение к собравшимся, выразившееся в оказании помощи при проезде по железным дорогам, на почтовых трактах, в отводе отличного помещения для депутатов, в снабжении всех столом и в предоставлении всем на собрании полной свободы слова…»
Обращаясь к епархиальному собранию и высказывая свое мнение о необходимости реформы епархиального управления, Владыка Евдоким подчеркивал: «…Собор во многом изменил жизнь к лучшему. Посмотрите на наше теперешнее управление. Из него абсолютизм изгнан совершенно… То же самое и епархиальный архиерей. Это не прежний владыка-монарх, а лишь только председатель Епархиального Совета, состоящего из духовенства и мирян».
Вновь созданный Нижегородский епархиальный совет, взамен упраздненной Духовной консистории, по сути своей являлся идеологическим инструментом в руках Преосвященного Евдокима: совет состоял из духовенства, которое первоначально разделяло с ним общий обновленческий подход в управлении епархией.
Работа данного Совета «…была направлена к согласованию правил церковных и требований церковной власти с декретами Совнаркома, касающимися церкви и религиозных общин». В декабре 1919 года Нижегородский епархиальный совет принял к руководству резолюцию: «…о подчинении Советской власти не за страх, а за совесть… и способствовании проведению в жизнь декретов Советской партии об отделении церкви от государства, о свободе религиозного Совета, религиозных общин епархии».
Еще осенью 1918 года было проведено совещание представительниц женских монастырей о переименовании всех нижегородских обителей и общин в «сельскохозяйственные коммуны» (спустя два года они были зарегистрированы как советские хозяйства, иначе им грозила полная ликвидация). Мужские монастыри, находящиеся за пределами Нижнего Новгорода, также были официально зарегистрированы как сельскохозяйственные артели. Такая «адаптация» произошла по личной инициативе Преосвященного Евдокима.
Репрессии по отношению к священнослужителям не прекращались, а напротив — нарастали. Со всех концов епархии Владыке Евдокиму поступали отчаянные послания от измученного священства, изгнанного из собственных домов, храмов, приходов, вместе с семьями, с детьми…
Сам же Владыка Евдоким был доволен собой. В одном из своих писем профессору Дм. Вергуну, проживавшему в Риге, он сообщал: «…Церковная жизнь в Нижнем протекает относительно очень хорошо. В епархии открыто при мне шесть викариатств. Храмы переполнены народом, духовенство содержится отлично, из 32 монастырей ни один не закрыт. Мне говорят, что церковная жизнь не стояла на такой высоте даже в прежнее царское время… Я лично ни в чем не нуждаюсь: меня всем засыпали верующие».
Сохранились документы, которые свидетельствуют о том, что описанная таким образом ситуация в епархии была сильно приукрашена и устраивала далеко не всех священнослужителей и православных нижегородцев. Храмы действительно были переполнены, но отнюдь не по причине всеобщего благоденствия: среди грабежей, беззакония, убийств, голода, массовой жестокости народ обратился к святыням, как к последней надежде. Приведем здесь некоторые из письменных свидетельств той эпохи.
Из письма архиепископу Евдокиму (Мещерскому) от священника Василия Аристова, с. Козино Арзамасского уезда,
15 января 1919 года
Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь и Отец, Архиепископ Евдоким!
В нашем третьем благочинническом Округе, к которому я принадлежу, нет ни благочинного (расстрелян), ни помощника, ни Совета, и не к кому обращаться за советом и поддержкой. Посему я осмеливаюсь обратиться к вам, архипастырю и Отцу… Весной 1918 года Козинский сельсовет и общество отняли у меня землю и усадьбу, оставив мне церковной усадьбы только 10 сажень ширины, а в сентябре месяце, якобы за контрреволюцию и саботаж, наложили на меня контрибуцию в 8 тысяч рублей. Так как означенной суммы найти я не мог по многочисленности своего семейства (4 человека учащихся сыновей) и скудности, то меня отправили в Арзамасскую Черезвычайную комиссию. Всего в тюрьме я просидел 36 дней. Нижегородская Губернская Черезвычайная комиссия за мной не нашла никакого состава преступления против революции, и меня освободили 7 декабря 1918 года. Но во время моего отсутствия и ареста Козинский Комитет бедноты описал мое имущество и взял у меня следующие вещи: наперсный Синодальный крест, который для меня был дорог тем, что перешел мне по родству после Арзамасского протоиерея Страгородского, родного деда Владимирского Митрополита Сергия; холодную рясу и овчинный тулуп; два самовара; корову; сани. Все эти вещи Комитет взял себе, а наперсный крест, говорят, отослан в Арзамасскую Черезвычайную Комиссию. Так эти вещи оценены очень дешево, рублей в 500, то Комитет намерен взыскать с меня до 7 тысяч, назначив их в уплату как Черезвычайный Государственный налог. Не имею возможности уплатить этого налога, и мне опять грозят, на старости лет, тюрьмой.
Излагая пред Вами, Владыка, свою скорбь, прошу Вашего Архипастырского руководства и нравственной поддержки, и благословения…
Из письма архиепископу Евдокиму (Мещерскому) от священника Иоанна Орфанова, Сергачский уезд,
19 февраля 1919 года
Высокопреосвященнейший Владыка!
Обращаюсь к Вам со всепокорнейшей просьбой. Брат мой священник с. Иларионова Сергаченского уезда, Владимир Васильевич Орфанов, невинно почти пять месяцев томится в Сергаченской тюрьме и, по слухам, на днях перемещается в тюрьму в Н. Новгород. До сих пор никаких определенных обвинений ему не предъявлено. За что он заключен в тюрьму — ни ему и ни его многочисленной семье, состоящей из 11 человек, не известно. В настоящее время дело находится без всякого движения, и никакого следствия по делу не производится. Невиновность моего брата ни в каких злонамерениях, выступлениях и агитациях ясно подтверждается удостоверениями сельских Советов бедноты… ясно свидетельствуют о полнейшей невиновности моего брата. Старший сын его Николай с августа 1918 года состоит в Красной Армии. Имущество брата почти все расхищено… Усерднейше прошу Вас, Владыка, походатательствовать пред Губернским Исполкомом о скорейшем рассмотрении этого вопроса.
Из письма архиепископу Евдокиму (Мещерскому) от священника Иоанна Хитровского, с. Б. Мурашкино,
28 апреля 1919 года
«…Вчера я получил из Епархиального Совета… по нашему делу мнение. Неужели послание Патриарха Тихона и Собора, постановления Народного союза православных приходских общин Нижегородской епархии… посылались и писались не для руководства православных людей, а так, в воздух! Неужели все крестные ходы, бывшие в январе и феврале после обнародования декрета о свободе совести, все выступления православных людей на защиту церковного достояния были не нужны, и все бывшие при этом жертвы напрасны! Неужели на все это нужно смотреть как на какую-то неточность, на ослушание советской власти! Нет, так могут думать и рассылать подобные Нижегородскому Епархиальному Совету мнения только люди не церковного направления. Православная масса напротив выносит горячее осуждение тем, кто угодничает и входит в сделки с комиссарами…»
Следствием всей вышеизложенной политики архиерея явилось то, что в 1922 году Преосвященный Евдоким уклонился в так называемое «обновленчество» (обновленческое движение в православной среде), подписав исторический документ — «воззвание трех», вместе с двумя другими архиереями (см.: Заявление митрополита Владимирского Сергия (Страгородского), архиепископа Нижегородского Евдокима (Мещерского) и архиепископа Костромского Серафима (Мещерякова) от 16 июня 1922 года // Живая Церковь. 1922. №4-5. С. 1).
В документе сообщалось, что они целиком разделяют мероприятия Высшего Церковного Управления (ВЦУ — обновленческий аналог Священного Синода. — Прим. Ред.), считая ВЦУ единственной канонической верховной властью.
Движение обновленцев зародилось и организационно оформилось при негласной поддержке коммунистической партии. Одним из важнейших принципов нового церковного органа (ВЦУ) было тесное сотрудничество с атеистической властью, наряду с реформированием богослужения и прочими новшествами (женатый епископат, второбрачие духовенства). Используя острое внутреннее положение в стране (летом 1921 года начался голод, унесший в итоге не менее пяти миллионов человеческих жизней), руководители «революционного» духовенства потребовали удаления Патриарха Тихона от управления Церковью и воцарения так называемой «Живой церкви».
О личной позиции архиепископа Евдокима в период обновленческого раскола весьма ярко свидетельствует его послание, открытое письмо от 19 мая 1922 года: «…Мое отношение к советской власти и ныне, в 1922 году, не изменилось ни в какой мере и степени. Всё управление епархией строго построено мною на этом принципе (лояльности к власти Советов. — Прим. Ред.). Никаких сколько-нибудь существенных столкновений с гражданской властью не только у меня, но и у всей Нижегородской епархии за все протекшие четыре года не было, и ничего, кроме чувств благодарности, не могу высказать местной гражданской власти за ее вполне корректное отношение к Церкви нижегородской… Привести в нормальное состояние крайне расстроенные дела церковного управления в настоящее время возможно только поместным Собором. Мы переживаем глубо
Речь архимандрита Евдокима при наречении во епископа Волоколамского, произнесенная в Московской Синодальной конторе 2 января 1904 года
Святейшие Отцы, Богомудрые Архипастыри Церкви Христовой!
Ваше избрание и изволение Государя моего заставили меня прийти сюда в шумную столицу из тихой обители, где до сих пор мирно протекала моя жизнь. «Служение духовному пиру дошло и до нас, способных более пользоваться услугами других, нежели себя предлагать в услугу другим», — приведу слова св. Григория Нисского, сказанные им на свое рукоположение. Это говорил уже старец, «у которого и волос сед, и сила от времени ослабла, речь запинается и дрожит» (Гр. Нис., 4, 361). Мне ли юнейшему, призываемому ныне к столь высокому служению, не повторить этих дивных слов пред освященным собором Святителей?
Высокочтимые Архипастыри, стоя у вашего подножия, с радостью смотрю я на вас. В Христовой Церкви вы представляете собою строителей той чудной таинственной башни, такая от века созидается на земле не из мертвых бездушных камней, а из живых бесценных душ человеческих (Паст. Ерм.). Вы — передовые воины, ведущие паству на небо. Но когда я смотрю на вас, мой взор простирается дальше того, что я вижу. Осматривая таинственную башню, я вижу в ней множество рядов строителей, предшествовавших вам. Мысленно созерцая прошлое Церкви, сначала вижу я за вами Архипастырей, ваших предшественников. Потом вижу предшественников ваших предшественников. За ними следуют новые Архипастыри. Смотрю дальше, и предо мною вырастают все новые и новые сонмы великих Святителей Божиих. И чем я больше смотрю вдаль, тем все больше и больше растут и увеличиваются предо мною ряды Архипастырей. Вот они, наконец, уже теряются на страшной высоте. А там, на самом верху, почти в недозримой выси, в невыразимом сиянии славы, вижу я нашего общего Пастыреначальника Христа Спасителя.
Какое множество Святителей. Предо мною новое, духовное небо, почти сплошь усеянное чудными звездами, из которых каждая льет на грешную землю свой особенный, ей одной только свойственный свет. Боже, какая это воистину необоримая стена. Какой это дивный рай Божий, какой это как бы роскошный сад из благоухающих душ человеческих. Каковое разнообразие дарований…
Вот я вижу пред собою Архипастырей молитвенников, постников, чудотворцев. Вот вижу Архипастырей великих мучеников и ревностнейших защитников веры Христовой. Вот вижу Архипастырей учителей Церкви, дивно светивших всему миру своим учением, полным жизни, чарующей прелести и непреодолимой поразительной мощи. Вот вижу Архипастырей великих таинников и созерцателей, души которых были чище чистейшего кристалла и нежнее, кажется, душ самих небожителей. Вот вижу Святителей миссионеров. А там Святители, безстрашно обличавшие царей, вельмож, сильных мира сего за их беззакония. Тут Святители устроители царств и народов. Там Святители ходатаи за всех обездоленных. Здесь Святители беспримерно мудрые пастыри душ человеческих, дивные врачи немощных совестей человеческих, пастыри по преимуществу. Вот вижу Архипастырей великих человеколюбцев и милостивцев. Один из них сам продает себя в рабство, чтобы возвратить из плена несчастной матери сына-пленника (Павл. Нол.). Другой во время голода своим мощным словом для бедняков растворяет житницы богачей, устраивает целый «город» для больных и убогих, «лобзает прокаженных в уста», «обнимает недужных, как своих друзей», «охотнее расточает, чем приобретает». «Он так много значил для Церкви, что покорить одного считалось более важно, чем покорить целый народ» (Вас. Вел.). Третий раздает все свое достояние, спит на голых досках, прикрытый одним рубищем, питается, как последний нищий (П. Ин. Милост.). Четвертый говорит, что за ближнего надо не только страдать и положить свою душу, но и десять раз сгореть, если бы это только было возможно (Ис. Сир.).
Теперь я стою пред этим дивным сонмом Архипастырей, как подсудимый, и невольно спрашиваю я великих Святителей о том, что есть служение святительское. И вот что я слышу с высоты небес.
Слышу прежде всего самого Христа Спасителя. Он мне говорит: служение святительское есть служение уничижения, служение крестное. Это своего рода Голгофа. Не ждать и властно требовать услуг от других должен он, а идти на путь служения другим. Он — слуга, а не гордый властитель (Мф. 20, 28). Он — пастырь душ, а не имений. Он — убогий бедняк, а не пышный магнат или роскошествующий богач» (Мф. 8, 20). Пастырь добрый не только не заботится о своем покое и не боится потерять внешних удобств жизни, а и душу свою полагает за овец своих (Ин. 10, 11).
И из бесчисленного сонма святых, великих и вернейших слуг Христовых я слышу дорогие и любезные для моего сердца и слуха слова. Вот они.
Епископ — Ангел Церкви (Апок. 2, 1 и др.). Епископ занимает в Церкви место Апостолов (Иерон. 27 п. к Марк.). Епископ — кормчий церковного корабля, мудро ведущий его к тихой пристани среди бурь моря житейского. Епископ — учитель и попечитель паствы (Апост. пр. 35, 58). Епископ — отец паствы, ибо он рождает и возрождает ее благовествованием своего учения (Гр. Б. 2, 42). Епископ — жених паствы, которую он так же любит, как возлюбил ее Христос, пролив за нее свою неповинную кровь на Голгофе. Епископ — хранитель церковного стана. Епископ — столп, держащий на себе всю тяжесть служения Церкви миру и людям. Епископ — чудная диадема, превосходнейшее украшение венца Церкви (Ефр. Сир. 4, 375). Епископ — солнце, которое на каждый уголок земли льет свои живительные лучи постоянно (Гр. Б. 2, 40). Епископ не только строитель таин Божиих, но и строитель строителей таин Божиих (1 Кор. 4, 1), соделывающий других способными к освящению многих. Епископ подобен гранатовому яблоку. Как в гранатовом яблоке, одною внешнею корою охватывает и ограждается внутри множество зерен, так и Епископ сохраняет множество верующих в полном единении друг с другом (Гр. Дв. Паст. пр. 4, 42). Епископ должен быть «богом и других делать богами» (Гр. Б. 1, 40). «В епископе сидящие на престолах пусть ищут законодателя, — гражданские начальники — градостроителя, простолюдины — учителя благочиния, ученые — наставника, девы — невестоводителя, супруги — наставника в целомудрии, пустынники — окрыляющего, живущие в обществе — судию, любители простоты — путеводителя, ведущие жизнь созерцательную — богослова, живущие в веселии — узду, бедствующие — утешение, седина — жезл, юность — детовождение, нищета — снабдителя, обилие — домостроителя, вдовы — покровителя, сироты — отца, нищие — нищелюбца, странные — страннолюбца, братия — братолюбца, больные — врача, здравые — охранителя здравия, и все — всем бывшаго вся (1 Кор. 9, 22), да всех, или как можно большее число людей, приобрящет» (Гр. Б., 4, 112).
Теперь я только понимаю, почему Архипастырь, стяжавший безсмертную славу среди людей, увенчанный венцом праведника, говорил: «кафедра епископская завидная, но и опасная высота» (Гр. Б. 4, 39). Только теперь отчасти постигаю я смысл слов и другого великого Архипастыря, который говорил, что пастырство выше поста, выше внешних подвигов, что оно — мученичество целой жизни (Ин. Зл. 2, сл. о свящ.).
Умолкну. Не стану больше приводить себе на память сонмы Архипастырей, так чудно и разнообразно блещущих на духовном небе. Своим слабым словом я не могу передать хотя бы только отчасти всей высоты, всего величия и обаяния этого дивного неба.
Когда я мысленно представляю пред собою эту необоримую стену великих, дивных Святителей, невольно наполняется душа моя тревогой, и невольно говорю я: Господи, куда ведешь Ты меня? Скажи мне путь мой? Зачем привел Ты меня сюда? Мысленно созерцая тяжесть подвига, возлагаемого ныне на меня, я падаю почти в изнеможении. Я не могу выносить света, какой вижу пред собою. И хочется мне сказать: Господи, возврати меня в мой тихий кров. Дай мне возможность избежать Твоего посещения. От Твоего лица бежали многие. Бежал прор. Иона (Ион. 1, 1), Моисей противился воле Твоей (Исх. 3, 10; 4, 13), Иеремия страшился «юности» и не хотел идти на призыв Твой (Иер. 1, 5 слл.), Павел упорно и «излиха» гнал Тебя (Деян. 9). Отказывались от служения Тебе и многие великие отцы Церкви. Мне ли юнейшему и немощнейшему не бежать от Лица Твоего, Господи?..
Богомудрые Архипастыри, не возлагайте на непривычные рамена тяжкого бремени, превышающего мои слабые силы. Послушайте Соломона, который говорит: «Горе тебе, граде, в нем же царь твой юн» (Еккл. 10, 16). Спаситель мой, не простирай ко мне гласа Твоего: «паси овцы моя» (Ин. 21, 16). Не говори мне: «будь ловцом человеков» (Лк. 5, 10) и «свидетелем Мне до последних земли (Деян. 1, 8).
Господи, я хотел бороться с Тобою, как боролся Иаков. Я хотел бежать от Твоего лица, как бежали многие. Ты видел и знаешь это. Мне хотелось еще многие годы не возлагать на себя бремени святительства. Но не смог я противиться Тебе. Да будет же воля Твоя. Благословенно имя Твое отныне и до века. Я давно бесповоротно отдал всего себя Тебе и дал обет быть верным Тебе даже «до крове». Пусть «живу к тому не аз, но живет во мне Христос» (Гал. 2, 20). Исповедую пред всей вселенной, что я горячо любил Тебя всегда от дней моей юности и посильно исповедовал всюду имя Твое святое. А пастырство, которое я сейчас приемлю, есть самое наглядное и убедительное доказательство моей любви к Тебе. Так учил и Златоустый (2 сл. о свящ.). Верю, что в этот единственный день и час в моей жизни вашими освященными руками Сам Христос подает мне жребий пастырского служения.
Верю, что Ты со мною, Господи. Не археологическими доказательствами, не филологическими изысканиями, не философскими доводами только я убеждался в Твоей всеблагой и всемогущей деснице. Нет, я зрел Тебя не раз в течение своей жизни (1 Ин. 3, 6). Я даже как бы осязал Тебя (Ин. 14, 23; Филип. 2, 5). Ты не раз стучался в двери моего сердца (Апок. 3, 20.) Я знаю, что Ты ближе к человеку, чем окружающий его воздух, ближе его одежды, ближе даже его собственного тела.
Бросая беглый взгляд на прожитую жизнь, теперь только особенно ясно вижу я, как Ты влек меня с раннего детства на путь служения Тебе. Много раз я уклонялся от Тебя, но Ты неожиданно возвращал меня на путь, с которого, думал я, ушел раз навсегда. Среди каких бедствий провел Ты меня целым, из какой бездны Ты вывел меня невредимым. Много раз над моею головой собирались такие черные тучи, что не было просвета ниоткуда. Иногда казалось, что уже все погибло. И вот в тот самый момент, когда мне казалось, что более уже некуда идти, что более не от кого ждать помощи, Ты приходил ко мне и выводил меня снова на свой необъятный Божий простор, наполнял сердце мое радостью, давал мне силы и бодрость нести свою тяжелую ношу дальше в крутую гору жизни. Но довольно об этом. Не буду приподнимать завесу своей внутренней жизни. Об этом узнают люди впоследствии…
Я не знаю, куда Ты влечешь меня теперь, Господи, и каков мой будет дальнейший путь. Но привыкши покоряться Тебе от юности, иду я смело вперед. Одна у меня к Тебе просьба теперь: не оставь меня, как Ты не оставлял меня и прежде. В минуты скорби, тяжелых испытаний, упадка духа и сил, в минуты внутреннего борения, простри мне Твою спасительную всемогущую десницу, как Ты простирал ее Ап. Петру, утопавшему на море. Ничего я не прошу от Тебя более. Не нужно мне ни богатства, ни славы, ни могущества, ни высоких престолов, ни народных восторгов, никаких возвеличений и прославлений.
Одному ветхозаветному «юному» избраннику, колебавшемуся идти на призыв Твой, Ты говорил: «Не бойся их: Я с тобою» (Иер. 1, 8). И мне с Тобою не страшен будет мой будущий путь. С Тобою я не убоюсь никакого зла. С Тобою пройду невредимым даже среди сени смертной (Ср. Иер. 1, 8). С Тобою я ничего не боюсь и не страшусь: ни труда, ни невзгод, ни лишений, ни изгнаний, ни даже смерти. С тобою я готов пресмыкаться на улицах, без пищи, крова, одежды, во всяких бедах, напастях и обстояниях. За Твое святое имя я давно дал обет не только перенести все невзгоды, какие выпадут на мою долю в жизни, но и самую даже смерть, если Господь когда-нибудь наградит меня дорогим и завидным венцом мученика.
С Тобою я не устрашусь того духовного растления, о котором так много говорят и пишут ныне. Не убоюсь того «беспокойного, злокозненного мятежа душ, от чего немало зла, или уже потерпел я, или надеюсь еще потерпеть», — скажу словами св. Григория Богослова (2, 165). В сетованиях и жалобах на настоящие времена несомненно немало преувеличения. Безспорно мы живем теперь в лучшие времена, чем в какие жили христиане прежних веков. В самом деле, где теперь те страшные гонения, какие некогда переносили христиане? Где теперь те беспримерно глубочайшие духовные бури и смуты, которые когда-то потрясали всех и все? Где язычество, устремлявшееся могучим потоком на христианство, старавшееся затмить его идеалы своими идеалами? Не нас ли теперь всячески берегут и охраняют?..
Церковь не одолеют никакие темные силы (Мф. 16, 18). Она будет всегда существовать непоколебимо. Поэтому, если говорят об упадке церковной жизни в настоящее время, то, может быть, справедливей было бы больше говорить об упадке жизни самих пастырей. Говорят, колеблется Церковь, «христианство не удалось»… Может быть, не Церковь колеблется, а мы отчасти колеблемся, мы не совсем удались… «Не оставили ли мы первую любовь» (Апок. 2, 4), которою так сильно пламенели сердца первохристианских пастырей? А может быть, мы и совершенно «обнищали любовью», скажу словами св. Григория Нисского (4, 365), — этой величайшей зиждительной, чудотворящей силой? Не потому ли мы безсильны и в борьбе с современным неверием и полуневерием, что сами не имеем в себе достаточно сил вдохнуть жизнь в тех людей, в душе которых гаснет светильник жизни? Может быть, «надобно прежде всего самому очиститься, потом уже других очищать; умудриться, потом умудрять; стать светом, потом просвещать; приблизиться к Богу, потом приводить к Нему других; освятиться, потом освящать» (Гр. Б. 1, 48)…
Мне припоминаются в данную минуту св. Апп. Павел и Варнава. Вот они входят в громадный языческий город Антиохию. Кругом высятся грандиозные языческие храмы. Всюду кипит жизнь, совершенно чуждая всяких заветов Христа. Апостолы идут сюда покорять сердца язычников Христу. Но что же они несут с собой для этого? У них нет ничего с собой. Нет ни денег, никаких орудий, нет доброго имени, нет, наконец, даже книг. Идут они сюда, вооруженные одною только живой верой в Христа Спасителя, да непреодолимой нравственной мощью. И что же? Они выходят из города победителями. Такова сила веры, чистоты и святости жизни. Ничто и никто пред этой силой не устоит в целом мире: ни богатство, ни слава, ни могущество, ни грубая сила, ни цари, ни гордецы, ни мудрецы, ни невежды, ни бедняки. Как беспримерно велика эта сила и как мало она нуждается в какой-либо защите. Спаситель запрещает Петру когда-либо прибегать к помощи меча (Мф. 26, 52). Он сдерживает гневный порыв сынов Зеведея, которые хотели было низвести огонь с неба на селение, отказавшее в ночлеге Спасителю (Лк. 9, 54). Сам ни разу не дает места гневу против даже Иуды предателя. На кресте молится за своих врагов (Лк. 23, 34). Вся история христианства полна примерами поразительного обнаружения этой всепобеждающей силы. Не огнем и мечем не кровью и страшными мучениями, не путем насилия распространялось христианство на земле, а этой великой внутренней зиждительной силой. И в наше время есть люди, которые сильны этой силой, как никто, пред которыми склоняется все, которые властвуют над душами десятков тысяч людей.
С Тобою, Господи, не страшно мне и служение благовествования Твоего небесного учения. Припоминается мне в данную минуту еще одна незабвенная страница Св. Писания. Вот Апп. Петр и Иоанн возвратились из темницы, в которой они были заключены за имя Христово. О случившемся с ними Апостолы рассказали христианам. Христиане совершили за Апостолов молитву. Эта молитва была так сильна, что «поколебалось место, где они были собраны». В своей пламенной молитве христиане просили у Бога не внешней — грубой или тонкой силы, не отмщения своим врагам. Нет, они просили другой силы. Вот о чем они молили Бога: «И дай рабам твоим со всею смелостью говорить слово Твое» (Деян. 4, 29). Господи, дай и мне, немощному, этой силы больше, сколько только может вместить мой слабый дух…
С Тобою, Господи, не страшны мне и грядущие судьбы Церкви, что бы ее не ожидало на пути ее исторического существования. А ее много ожидает. На нее обращены взоры интеллигенции, некогда отторгшейся и отъединившейся от ее вечных заветов. Вместит ли она «возвращающихся» с их достатками и недостатками, их новыми запросами и культурными чаяниями? Церковь имеет немало чад, давно отторгшихся от нее и не хотящих пока возвратиться в спасительную ограду церковного корабля. Что она будет делать с ними? Привлечет ли она их к себе и каким путем сможет привлечь? У врат Церкви теперь стоят старокатолики и англикане. Сможет ли она протянуть им свою руку и принять их в братское общение? И много, много других вопросов, вопросов глубокой важности предстоит решить Церкви. Может быть, в недалеком будущем изменится до неузнаваемости многое из того, что мы видим в настоящее время.
С Тобою, Господи, не страшно мне и то ближайшее мое служение юношеству, какое возложено на меня. Смею верить, что юношеские сердца, еще не успевшие погрязнуть в житейской суете, могут понять и оценить то добро и правду, какие я несу им. Это ведь их родная стихия. Буду всеми силами стараться сохранить от погибели их всех до единого. Надеюсь воспитать из них верных и преданных сынов Церкви и самоотверженных слуг отечества.
С Тобою, Господи, не страшно мне и служение высшей богословской науке. Ты в течение земной Своей жизни проповедовал одну только истину. Да и Сам Ты есть истина, путь и жизнь (Ин. 14, 6). И наша наука стремится ни к чему иному, как только к постижению этой высшей правды, истины и жизни. Ты не боялся идти против внешних авторитетов и старины глубокой. Не боялся, когда над Твоим вечным словом жизни смеялись люди. Ты не прекращал Своего слова и тогда, когда собирались побить Тебя камнями. Не страшна и нашей школе крикливая толпа, не знающая и не понимающая, что она творит…
Ничто мне не страшно с Тобою, Господи.
Итак, с миром склоняю свою выю «под Твою крепкую руку» (1 Петр. 5, 6). Я — раб Твой отныне и до века. Радуюсь, что благодать святительства изольется на меня в сердце русской земли, на ее, так сказать, священном алтаре. Пятерица святителей — Филипп, Алексий, Петр, Иона и Стефан, — почивающих в Кремле, да будет для меня вечным примером жизни и деятельности на пользу Церкви и Государства, во славу Божию и на благо людей. Радуюсь, что мое наречение совершается в день, когда весь православный люд воспоминает день смерти новоявленного Саровского чудотворца, таинника, молитвенника, народолюбца, человеколюбца Серафима. Да будет этот день днем моей смерти для жизни только для себя.
Что еще скажу я вам, богомудрые Архипастыри, после того, как исповедал пред Вами свои заветные думы, чаяния и надежды?
Возвожу свои мысленные очи с особенной любовью теперь к тебе, великий и священнейший небесный сонм Архипастырей, царствующих на небе с Пастыреначальником Христом. «Призри на меня свыше, утиши твоими молитвами, научи меня все сносить терпеливо и всю жизнь мою направь к полезнейшему. Скажи мне, на какие пажити водить стадо Христово, кого пасти палицею, кого свирелию, как изнемогшее поднять, падшее возставить, заблуждающееся обратить, погибшее взыскать и крепкое сохранить» (Гр. Б. 4, 111; 1, 237-238).
Обращаюсь с этой же мольбой и к вам, богомудрые Архипастыри. Обращаюсь и к вам, Архипастыри русской Церкви, рассеянные по всем уголкам нашего необъятного отечества. Обращаюсь и к вам, единоверные нам Архипастыри восточных церквей. Научите, наставьте, ободрите, утешьте меня, помолитесь о мне, примите меня в свой братский тесный союз.
Молю и тебя, русский благочестивый народ, споспешествуй мне своими горячими, искренними молитвами. Да даст мне Христос дерзновение и силу вещать Его волю всесвятую.
Помолись за меня и ты, родная и дорогая для меня Академия. Помолитесь вы, мои глубоко чтимые наставники и сослуживцы. Помолитесь и вы, дорогие мои питомцы. Да даст мне Господь быть достойным сыном своей матери, так заботливо и нежно воспитывавшей меня. Да даст Он мне силы высоко держать ее священное знамя, на котором история начертала столь великие слова.
И ты, Архипастырь и Светильник Московской церкви, прими меня в свою любовь, как сына или даже как раба, который будет сидеть у ног твоих отныне постоянно и останется верным тебе даже «до крове».
Господи, ради народа Твоего многого даруй мне сугубую благодать. Соверши силу Твою в немощи моей (2 Кор. 12, 9). Ей, гряди, Господи (Апок. 22, 20). Сердце мое готово…
Из книги «Святители земли Нижегородской». Авторы-составители: архимандрит Тихон (Затекин) и О. В. Дегтева. Нижний Новгород, 2003 год.