Как и многие хирурги его поколения, Михаил Королев — хирург-универсал. За три десятилетия в медицине его руками выполнены тысячи операций, в том числе сложнейшие на легких, желудке, печени, сердце. В работе ему помогает вера. Он любит повторять: «Доктор — допущение Божие».
О вере и медицине, любви и воспитании детей мы с ним поговорили накануне профессионального праздника — Дня медика.
На своем месте
— Михаил Валерьевич, почему вы выбрали специализацию хирурга и вообще профессию врача?
— У меня никогда не было вопроса, кем быть. Бабушка со времен войны была санитарочкой-прачкой в эвакогоспитале, мама — врач. Сам я все детство болел: задыхался, синел. Меня лечили, и я лечил свои игрушки. Года в четыре ставил укол зайчику, и иголка провалилась. Пришлось делать первую в жизни операцию: разрезать резиновую спинку. Когда в институте выбирал специализацию, терапия мне показалась скучноватой, а в хирургии что-то своими руками делаешь и быстро думаешь при этом. Почти 33 года я в хирургии. Иногда меня спрашивают: как ты человека режешь? Во-первых, я не режу, а оперирую — режут бандиты в темных переулках. Во-вторых, я не думаю, что он живой и здоровый, а я наношу ему какую-то рану. Наоборот, он очень больной человек, и без этой операции неизвестно что будет.
— Когда, несмотря на все усилия, больной уходит, это, наверное, шрамом на сердце каждый раз остается? Как справиться с этим?
— В молодые годы это был алкоголь, к сожалению. Потом понял, что это неправильно. Молитва. Помолишься до операции, во время, после — и внезапные какие-то вещи уходят в сторону, меньше бывает непредсказуемых ситуаций. Иногда ведь делаешь одно, а потом вдруг неожиданное осложнение — инфаркт или тромбоэмболия.
— Вы помните своего первого пациента?
— Такое не забывается. Это было еще до интернатуры, я был субординатором, студентом. В предновогоднюю ночь в 35-ю больницу Нижнего Новгорода поступил парень: разбита голова, рана небольшая, но кровь хлещет. Окровавленными руками он всех отталкивает, никого к себе не подпускает. Я зашел в этот момент сбоку, смотрю — лежит направление скорой помощи, а на нем его имя и фамилия. Подхожу, говорю: «Саш, привет!» Он удивленно: «Ты кто?» — «Я Миша. Не узнаешь, что ли? Смотри, у тебя кровь течет». — «Мишк, что-то не помню! Чего они ко мне пристали?» — «Давай я тебе по старой памяти все сейчас сделаю». Мы с ним рану зашили, руки пожали друг другу, попрощались. Все были в шоке.
— Значит уже тогда у вас были качества психолога, которые так необходимы врачу.
— Скорее, артистизм. Это у меня еще со школы. Дело-то надо делать, и тут все методы хороши.
— Доктор — это призвание? Творчество? Или тяжелейшее ремесло?
— Все вместе. Насчет призвания судить окружающим: на своем я месте или нет. А то, что это тяжелая работа, несомненно. Я как-то на работе был четверо с половиной суток. За это время десятка полтора операций сделал.
— Почему сейчас так много врачей идет в частную медицину?
— Будем откровенны, зарплаты в госструктурах оставляют желать лучшего. И тенденции к улучшению нет. Я ушел в частную клинику, потому что в больнице стало тяжело: день работаешь, ночь дежуришь, потом еще день работаешь. Понял, что еще немного — и инфаркт или инсульт мне обеспечен. Я ушел, но оставил ночные дежурства в больнице. Их количество я могу регулировать.
— Так, может, вообще уйти из большой хирургии?
— Не могу. Руки просят, голова тоже.
— Как вы оцениваете уровень нашей российской медицины? Сейчас и 30 лет назад?
— База, конечно, стала лучше: технологии, лекарства. Но есть и отрицательные моменты. Раньше коллектив был единой командой. А сейчас каждый за себя. Не должно так быть в медицине.
— Совет от доктора Королева: как сохранить здоровье и прожить долго и не напрягая уходом за собой окружающих?
— Скажу коротко: живите спокойно и не запускайте болячки. Когда они на начальной стадии, не стесняйтесь сходить к врачу.
Крещу себе рабочее поле
— Среди докторов много верующих людей?
— А вы знаете, сколько в монастырях медиков! Взять хотя бы Дивеево. Но я о себе расскажу. Начну издали. Бабушка глубоко верующим человеком была, и у нее были книжки — картинки как сейчас помню: Иисус идет по воде, а вот Он хлеба раздает. Я вырос с этим. Так как папа коммунистом был, крестили меня тайно на дому. В церковь начал ходить уже в студентах: в Высоковскую, в Старопечерскую. Не на службу, а просто посмотреть, свечку поставить.
Когда начал работать, никак с верой это не связывал. И получал от жизни «приветики». Соперируешь аппендицит — нагноилась рана, хотя, вроде, все сделал правильно. А когда совместил веру и работу, все встало на свои места. Иду, например, на операцию, крещу себе операционное поле. К этому уже все так привыкли, что порой мне даже говорили: «Ну, давай, крести и начнем».
Был забавный случай. Лет 15 назад поступил мужчина спортивной наружности с ущемленной пупочной грыжей. Татарин, как сам о себе сказал, «профессиональный мусульманин». Очень боялся операции, я еле уговорил его. Потом мы с ним рассказывали друг другу свои ощущения. Он вспоминал: «Я ложусь, меня привязали, анестезиолог пытается усыпить. Боюсь! И вдруг слышу, как она звонит вам: «Михаил Валерьевич, мыться». Подумал: о, наш, мусульманин, омовение пошел делать, значит, все хорошо будет. И с этой мыслью улетел». Прихожу я, накрываю операционное поле, крещу его, мне анестезиолог говорит: зачем? он же мусульманин. Я говорю: да я не его крещу, а себе рабочее поле, чтобы все нормально было. То есть главное, чтобы с верой было, тогда все казусы сами уходят. Сейчас, кстати, мы с ним дружим, он поздравляет меня с Пасхой, Рождеством, я его — с Курбан-Байрамом.
— За эти годы были эпизоды, периоды, которые вы могли бы назвать кризисом веры?
— Наверное, все это переживают. Я думал: как же так, я перекрестил, помолился, а тут ниточка отлетела или еще что-то… А потом понял: это не волшебство. Надо исходить из того, что болезни нам даются по нашим грехам. Если человек болен, это ему испытание. А мы, доктора, как допущение Божие. Так сказал мне как-то один диакон. Человеку дана болезнь, он пытается ее побороть таблетками, перевязками, а когда не помогает, приходим мы со своими скальпелями. Если Господь попустил человеку поправиться, значит, он поправляется через наши руки. При выписке многие благодарят, спасителем называют. Я отвечаю: «Спаситель — Там. А мы просто спасатели».
Почему мне хорошо в храме? Я другой там. Пришел, встал и, пока службы нет, нахожусь наедине со своими мыслями. Один мой коллега сказал: «Умей слушать Слово Бога. Оно в шепоте листьев, в устах ассистента на операции»…
— Можно ли быть нравственным вне религии?
— Я знаю многих нехристиан, которые живут по заповедям. Даже с батюшками об этом разговаривал. Неизвестно, кто еще в раю окажется: мы, которые челом бьем и свечки ставим, или люди, которые в церковь не ходили, а всю жизнь помогали другим.
Крымский камень
— Самое лучшее воспитание — пример родителей. Чему вы научились в семье?
— Начну с бабушки. У нее был ревматизм: ноги скрючены в коленных суставах, и она не ходила. Все детство, тем не менее, я был с ней, в садик ходил недели три. Она умерла, когда я был в первом классе. К ней постоянно кто-то приходил за советом. Она простая санитарочка, прачка, три класса церковно-приходской школы — и всем помогала. Мама тоже была добрейшей души человеком, тоже никогда никому не отказывала. Отец такой же. Я вырос с этим.
— А как вы строили свою семью?
— Семью строила моя жена Наташа, потому что я жил на работе. В начале 1990-х нужно было как-то прокормиться. Сейчас с ужасом вспоминаю это время: дети выросли практически без меня, и мое здоровье осталось на дежурствах.
— У вас очень дружная семья: жена, две дочки. Каков секрет вашего семейного счастья?
— Любовь. Друг к другу, к детям, к ближнему, к Богу. К животным… У нас шесть кошек. И мы их не заводим, это они заводят нас.
— С женой вы вместе около 30 лет. Что за эти годы вы поняли о любви?
— То, что она крепнет с каждым годом, несмотря на бытовые разногласия и усталость. Когда какая-то минутка выпадает или фильм душевный, вместе смотрим. Не словами говорим: «Ой, как я тебя люблю!», а через улыбку, через взгляд передаем это друг другу.
— У вас замечательные дочки. Дайте совет: как вырастить из ребенка порядочного человека?
— Повторюсь: надо жить в любви. И воспитывать в любви. Наши дочери разные по темпераменту: старшая Настя очень эмоциональная, младшая Даша спокойная. Но у каждой из них внутренний стержень, у нас в семье это называется «крымский камень». Объясню. Около десяти лет назад мы отдыхали в Крыму: береговая линия, много отдыхающих. На входе в воду лежит камень, все ходят, запинаются за него, но идут дальше. Даша, ей тогда лет 14 было, со вздувшимися на висках венами начинает кантовать этот камень на глубину. И пока она его не утащила, не успокоилась. От моей помощи она отказалась: сама.
— Чему в первую очередь должны научить ребенка родители?
— Если кратко: быть человеком. Надо научить их честности: никогда не врать, ни при каких обстоятельствах не предавать — и любви. Именно любовь спасет мир! Расскажу один случай. Девчонки были маленькие, одной лет девять, другой семь. Я пришел с дежурства, лег спать. Звонит мама моей жены: «Миша, поговори с Настей! Я разговаривала с ней по телефону, и она мне резко ответила». Я кричу в соседнюю комнату: «Настя!» Заходят обе: впереди Настя с понурой головой, за ней Даша с папочкой. Я спрашиваю ее: «Ты зачем пришла?» — «А я адвокат!» Вот так. Нас не будет, кто останется? Они…
— Если говорить вообще о подрастающем поколении. Что вас привлекает в нынешней молодежи и что, наоборот, не принимаете категорически?
— Зря ругают современную молодежь. Конечно, отдельные индивиды и в наше время были, и сейчас есть: те, кто ничего не хочет, кому ничего не интересно. Но в целом поколение очень хорошее, особенно активные ребята. Технологии, интернет — это идет на пользу молодежи, когда они объединяются, волонтерят: быстро списались, собрали группу, помогли. Мне нравится их задор, желание учиться, разнообразие их интересов. Я по дочке сужу, как много у нее и ее друзей занятий: религиозных, по музыке, каких-то других. Хорошее поколение.
Беседовала Оксана Москвина
При цитировании ссылка (гиперссылка) на сайт Нижегородской митрополии обязательна.