— Борис, вы не боитесь открыто говорить о своей вере? Наверное, не все из вашего старого окружения приняли вас таким православным, поняли ваше новое, христианское мировоззрение?
— Не боюсь. Но вместе с тем понимаю, что еще очень плохо умею выражать то, что ощущаю на самом деле. Если меня не приняли — это хороший урок. Значит, я стал не тем православным, не тем христианином. Познавая Бога, мы, вместе с тем, узнаем бесконечную радость, обретаем новые смыслы своего существования и вся наша жизнь озаряется светом. Этот свет мы должны нести всем остальным людям. Если другие не замечают этого — значит, проблема в нас. Всякое непонимание для меня сигнализировало о том, что я переходил на какое-то «умственное» православие и опыт христианской жизни — бесконечной радости и жертвы — я в этот момент не проживал. Совсем недавно я понял, что лучший способ говорить о своей вере — это… жить. Жить так, как положено этой верой — настолько, насколько хватает сил.
— Какие качества цените в людях больше всего?
— Если можно так выразиться — настоящесть. Отсутсвие маски. В актерском мастерстве, как ни странно, истинным актером будет считаться не тот, кто сумеет что-то хорошо изобразить, «одеть маску», а, напротив, будет предельно искренен, правдив. Это такая максимальная оголенность. Один из последователей Константина Сергеевича Станиславского — Михаил Чехов — говорил, что в каждом человеке есть так называемое «высшее я». Доберитесь до своего «высшего я» и поймете, как оно относится к тому, что вы сейчас играете. Он давал это определение в лекции для американских актеров, далеких от религии. Людям верующим не нужно объяснять, что «высшее я» — это тот «сокровенный сердца человек», о котором говорится в Евангелии. Он находится внутри нас и все мы до него усиленно пытаемся добраться. Иногда нам в большей или меньшей степени это удается: в молитве или в храме. У всех это по-разному происходит. Чехов дает определение этого «высшего я» как зоны внутри нас, где нет зла, ненависти, зависти, а только любовь, доброта, сострадание. Я думаю, это и есть образ Божий внутри нас, ведь каждый человек — икона Бога. Поэтому мне импонируют люди, у которых нет никакой внешней маски. Искренность — это состояние, когда ты все-таки добрался до своего «внутреннего человека», того человека, который тебе никогда не соврет. Наверное, в этом своем качестве люди максимально близки к Богу.
— Ваше жизненное кредо?
— Их несколько. Одно время мне хотелось сформулировать его словами Толстого «Делай что должен и будь что будет», потом — Бертольда Брехта: «Кто борется — может потерять, кто не борется — уже потерял». Сейчас я что-то очень важное нахожу для себя в словах преподобного Амвросия Оптинского: «Если хочешь быть легко и до Бога близко, держи сердце высоко, а голову низко», и еще — «Где просто — там ангелов со сто, а где мудрено — там ни одного». Без простоты невозможно жить по-христиански. Ведь что такое наша «сложность»? Эта такая углубленная мысль о себе, извечная направленность на себя. Во время съемок телесериала «Кадетство», находясь в Суворовском училище на протяжении трех лет, на глазах друг у друга, научаешься той необходимой простоте, которая начинает высвечивать в тебе твой собственный эгоизм, зачастую надуманную «сложность». Там друг о друге думают больше, чем о себе и своем. Мне как-то один батюшка сказал: «Да Вы попроще к себе относитесь, попроще…». А ведь действительно так.
— Удивительный парадокс: вас узнают на улицах, просят сфотографироваться вместе, дать автограф, а вы говорите о простоте. Неужели для вас не существует проблемы «звездной болезни»?
— Актерская профессия, которая всегда считалась греховной (древних актеров, как известно, хоронили за оградой кладбища), как никакая другая может приблизить к Богу, избавить от тщеславия и эгоизма. Можно сказать, это профессия антиэгоизма: надо забыть себя, раствориться в персонаже и в партнере — а это, по-моему, и есть терминология любви. Получается, что любовь здесь — часть ремесла, технология. Забывшись в другом, перестаешь себя контролировать, это и есть, наверное, предел свободы — свободы от себя самого. А что это такое? Избавление от собственной «самости», которой присущи не очень красивые вещи, которые каждый из нас знает.
— Чувствуете ли вы себя миссионером, когда играете на сцене?
— Помню, в первые месяцы моей церковной жизни так и было: я хотел «обратить» в православие весь мир, не замечая в этом колоссальной гордыни. Со временем я понял, что изменение нужно произвести, в первую очередь, в себе. Истина чаще открывается нам в молчании, в уединении. Когда я не беру на себя миссионерскую работу, а сосредотачиваюсь на внутренней работе, то вторгаюсь в зоны значительно более глубокие, духовные. Думаю, если свою жизнь полностью подчинить миссионерству, в чем-то не до конца прочувствованному, ничего кроме гордости не останется.
— Ваше обретение веры шло «от головы» или «от сердца»?
— От головы точно не было. Конечно, можно в чем-то логически убедиться, что-то себе умственно доказать, но тогда это, как любая умственная конструкция, живущая до определенного срока, очень быстро рассыплется. Православие для меня — опыт, переживаемый исключительно сердцем, самой моей сутью. Трудно его сформулировать словами, трудно выразить, потому что слова только сужают смысл.
— Какое место в Евангелии кажется вам особенно близким? Есть ли фраза, особенно поразившая вас?
— Я стараюсь читать Евангелие регулярно. В разные периоды жизни разные фразы Евангелия звучат для меня как самые главные. В этом смысл каждодневного чтения: прочитанное тобой вчера может быть понято тобой сегодня, прочитанное сегодня, в чем-то туманное, неясное — откроется завтра. Смысл каждой отдельной фразы проявится для тебя тогда, когда ты, возможно, будешь переживать нечто подобное в своей собственной жизни. У меня было так, что некоторые фразы меня просто «сражали», я долго думал над ними. Последние несколько месяцев меня, например, «держит» притча о талантах. На нас лежит чувство ответственности перед Богом и людьми, и когда-то придется эти таланты возвращать.
Беседовала Анастасия ШОХИНА
Фото Алексея КОЗОРИЗА